Сибирский федеральный университет

«К сожалению, в основном, в современной западной массовой культуре всё еще чувствуется послевкусие холодной войны. В образах России, Восточной Европы, русских и восточноевропейцев сосредоточено зло (от антигероев бондианы и эпизодических русских мафиози через «Гарри Поттера», где главный злодей скрывается и крепнет в Восточной Европе, до недавнего фильма Кристофера Нолана «Довод»). Есть, конечно, и другая традиция, которая предпочитает создавать образ русского, опираясь на неопасных, бездеятельных героев русских сказок и романов, таких как Емеля и Обломов», — отметила Ольга Гевель.

Приятное исключение из этих двух условностей, по мнению учёного, представлено в романах американской писательницы Донны Тартт, где читатель сталкивается с персонажами, которые не просто испытывают интерес к России, русским и восточноевропейцам, но буквально заворожены ими, пытаются выучить чужой язык, понять и принять чужую культуру. Например, юная Гариетт в романе Донны Тартт «Маленький друг» проявляет интерес к кириллическому алфавиту, а главный герой «Щегла» Тео после встречи с Борисом читает русские романы и выбирает русский язык в университете.

«Интересно, что многие западные образы русских и восточноевропейцев восходят к образу Федора Долохова (из романа «Война и мир» Л.Н. Толстого). Некоторые русские герои даже носят его фамилию — в том числе, один из пожирателей смерти в «Гарри Поттере». Конечно, Долохов в западных текстах возник не случайно: основные компоненты восточноевропейских образов связаны с холодом, бестиарной символикой, амбивалентностью, ориентальностью, авантюрностью — такие характеристики выделяет Л. Вульф в своей знаковой работе «Изобретая Восточную Европу», — продолжила Ольга Гевель.

Образ Долохова у Толстого связан с медведем (которого привязали к квартальному), цыганами и приключениями, кроме того, он холоден, загадочен и странен. И тут, пожалуй, важна оценка первой читательницы «Войны и мира» Софьи Андреевны Толстой, которая подчеркивает в одном из писем: «мне очень Долохов нравится». Такая симпатия к неоднозначному персонажу неслучайна — сам образ уже содержит в себе двойственность, органически свойственную его структуре. Восточноевропейские герои Донны Тартт, по мнению Ольги Гевель, также созвучны этому толстовскому образу (иногда — вплоть до прямого цитирования).

«В каждом из русских персонажей романа «Щегол» (и больше всего — в Борисе) холодность / отдаленность / опасность могут в любой миг обернуться крепким объятием — герои эти не только пугающие, но и притягательные, не только чужие, другие, но и братья. Такая сложность образов одновременно архаична (мифологична) и современна (злободневна). Для тональности образа важно, сквозь какую призму смотрит автор на Россию и Восточную Европу. Не через политику, как это происходит в рамках массовой культуры, а именно через национальную литературу. Так у Тартт формируются живые восточноевропейские образы и тёплые отношения между героями», — резюмировала исследователь.

Иллюстрация — фрагмент картины Карела Фабрициуса «Щегол»